Торнадо прожил на свете тридцать два года, в тюрьме ни дня не сидел, даже в обезьяннике не провёл ни часа и отнюдь не собирался изменять своим привычкам — он слишком ценил комфорт и уют.
В общем, банальные шмотки Торнадо не интересовали, иное дело антиквариат — мимо красивых старинных вещиц он просто не мог заставить себя пройти, но брал исключительно для себя, не для продажи. Ну и деньги брал, разумеется, но не те, что лежат на текущие расходы под сахарницей или в аналогичном месте. Попадись ему сейчас такая мелочовка на глаза — не прикоснулся бы. Люди, снимающие просторные апартаменты премиум-класса, серьёзные деньги под сахарницами и в кофейных банках не держат, да и в портмоне носят лишь малую часть капиталов, доверяя серьёзное дело сохранения наличности серьёзным банкам… И, переложив заботу на плечи профессионалов, сами несколько расслабляются, проявляя удивительную небрежность в деле хранения паролей, пин-кодов и прочих заветных цифр. И за это следует наказывать.
По большому счёту, вором себя Торнадо не считал. Скорее, фининспектором, собирающим налог на беспечность.
Антиквариата не будет, решил Торнадо, осмотревшись. Люди здесь поселились продвинутые: современные компьютеры, по одному на члена семьи, новейшая музыкальная техника, исключительно модная одежда на вешалках. Здесь не стоит искать что-либо, сделанное хотя бы в прошлом веке, не говоря уж о позапрошлом. А жаль.
И потому несколько разочарованный Торнадо занялся установкой следящей микрокамеры, включавшейся, когда в помещении передвигались достаточно крупные объекты, и вскоре в стене появилось крохотное аккуратное отверстие — по толщине не больше спички, а по длине даже меньше. Закончив, Торнадо отступил на несколько шагов, присмотрелся — объектив совершенно незаметен, чему дополнительно способствует пёстрый фон обоев, — и удовлетворенно хмыкнул. Камера нацелилась на экран и клавиатуру компьютера, принадлежавшего, судя по всему, главе семейства, и теперь оставалось надеяться, что именно отсюда он заходит в интернет-кабинет своего банка. Если же пользуется каким-то мобильным устройством, беда небольшая… Торнадо привык работать неторопливо и тщательно, этот визит первый, разведывательный, будут и другие, а переустановить камеру дело недолгое, и рано или поздно она зафиксирует искомое. После чего наступит черёд другого небольшого шпионского устройства…
Закончив возню с первой камерой, Торнадо размышлял, где бы ему установить вторую, но придумать ничего не успел — в кармане беззвучно завибрировал мобильник. Нахмурился: на дело он ходил с особым телефоном, память приборчика девственно чиста, а номер известен крайне ограниченному кругу лиц, дёргать по каким-нибудь пустякам не имеющих обыкновения. Значит, что-то срочное. Да и цифры на экранчике высветились знакомые, похоже, на одну из закинутых удочек клюнула рыбка…
Ответил вполголоса — звукоизоляция в доме приличная, но всё равно риск недопустим: соседи не должны из-за какого-нибудь каприза акустики услышать голос из якобы пустой квартиры, — но разговор не затянулся. Торнадо выслушал две фразы, ответил тремя словами и дал отбой. Убирая трубку в карман, задумчиво произнёс:
— Гварнери, говоришь… Любопытно…
И почесал в затылке.
Устанавливать вторую камеру не оставалось времени. До нужного места минут пять на машине, но оставил её Торнадо далеко, в двух кварталах, а уходить надо, как пришёл: не торопясь, не привлекая внимания.
На выходе он вновь раскланялся с консьержкой, не пожалев одну из своих бесподобных улыбок.
— Откуда она у тебя? — поинтересовался неслышно подошедший Манасов.
Света попыталась прикрыть коробочку ладонью — жест инстинктивный и оставшийся незаконченным. В конце концов, она не школьница, застуканная на уроке учительницей за рассматриванием журнала мод.
Но рассказывать историю появления кольца и его упаковки не стоит… Манасову, во всяком случае, уж точно знать её незачем.
И она начала нерешительно, придумывая на ходу версию, позволяющую избежать новых вопросов.
— Досталась по случаю… моей подруге… она попросила взглянуть, оценить… в общем, провести экспертизу, неформально, по-дружески…
Экспромт получился достаточно складный. К кому, в конце концов, обращаться за советом в таком деле, как не к дипломированному музейному работнику?
— Любопытно, любопытно… Разреши взглянуть?
Света помедлила секунду, пытаясь сочинить предлог для отказа, ничего не сочинила и с неохотой протянула коробочку.
Аркадий Орестович Манасов, известный в узких академических кругах под прозвищем Пончик, был личностью многогранной: и доктор наук, и преподаватель университета, и старший научный сотрудник Музея этнографии, и главный редактор издательства «Евразия», выпускавшего малыми тиражами научные монографии, но, кроме всего прочего, доктор исторических наук Манасов являлся научным руководителем Светы, а отказывать научному руководителю в пустячных просьбах себе дороже.
К тому же, невзирая на комичную внешность, навевающую мысли о хлебобулочных изделиях, Пончик и в самом деле был весьма знающим специалистом, и раз уж выпала оказия, неплохо бы услышать его компетентное мнение.
Завладев коробочкой, Манасов немедленно вооружился лупой и занялся дотошным осмотром. И почти сразу вынес вердикт:
— Голландия, восемнадцатый век. Я бы сказал, первая половина.
Какая-то деталь орнамента особо заинтересовала доктора: рассматривал её так и этак, с лупой и без неё, под разными углами и на разном расстоянии от глаз. Но в результате лишь поскрёб ухоженную подковообразную бородку и произнёс разочарованно:
— Не пойму, кем сделана… Но не в каком-либо из ювелирных домов первой десятки. Можно, конечно, посмотреть в каталоге малоизвестных фирм… Однако без гарантии, клеймо полустёртое.
Слова и интонация явственно намекали, что сам он рыться в каталоге не будет, да и Свете не советует.
— Что здесь лежало? — поинтересовался Манасов, перейдя к изучению внутренней поверхности коробочки.
— Ничего интересного… Новодел.
Даже не соврала, змейка и в самом деле не показалась Свете старинной.
— Жаль, жаль… Такие вещи имеют цену не сами по себе, а в комплекте с кольцом, особенно если оно с историей. А так… неизвестный мастер, неизвестное происхождение… Можно смело просить две сотни, покупатель найдётся. Но если повезёт, если кому-то нужна упаковка именно такого размера и срочно, — пятьсот. Максимум.
Отчего-то Свете показалось на мгновение, что сейчас Манасов сам вызовется приобрести антикварную вещицу или, по меньшей мере, скажет, что ему известен потенциальный покупатель. Но ошиблась. Научный руководитель вернул ей коробочку и перевёл разговор на более актуальную тему: не забыла ли уважаемая Светлана Павловна, что вчера имел место дедлайн? А он таки место имел, однако вычитанная корректура статьи почему-то не лежит на столе у терпеливого научного руководителя одной нерадивой аспирантки. Почему? Может, потому, что аспирантка Кузнецова не нуждается в публикациях? Может, она решила сменить жизненную стезю и заняться торговлей старинными ювелирными аксессуарами?
Сцепив руки на объёмистом животике, Пончик ждал ответа на свои риторические вопросы. Руки у светила науки были коротенькие и едва позволяли обхватить упомянутую выпуклость.
Если шеф называл её не Светой, а по имени-отчеству, да ещё и «уважаемой», значит, был всерьёз недоволен. Пришлось посыпать голову пеплом, заверить в верности избранной стезе и клятвенно пообещать, что спустя час статья окажется у Манасова, и в бумажном виде, и в электронном (там и в самом деле оставалось на час неторопливой работы).
Шеф удовлетворённо кивнул, а чтобы жизнь не казалась нерадивой аспирантке Кузнецовой мёдом и сахаром, волевым начальственным решением назначил её заседать в комиссию по приёмке отреставрированных экспонатов — работа нетрудная, но съедающая массу времени: регулярно собираться, осматривать экспонаты, подписывать кучу бумаг… причём без прибавки к зарплате и без каких-либо ещё существенных бонусов. Разумеется, все сотрудники музея под любыми предлогами старались от данной миссии отвертеться. Разумеется, Света, проштрафившись со статьёй, достойного предлога выдвинуть не смогла, чем Пончик бессовестно воспользовался, пообещав, что сегодня же будет готов приказ директора, закрепляющий за Кузнецовой С. П. новую почётную обязанность. Хорошо ещё, что проставиться не предложил.